История эта как фильм, мы словно смотрим кино:
Дом аптекаря в Айгестане, армянском районе турецкого города Ван. Сама аптека на первом этаже, выше — жилые комнаты. Вот он сам. Как его звали? Ни Гамлет, ни его мама не знают. На то есть причина, но о ней позже. Ну пусть будет Ашот. Человек лет сорока пяти, может чуть больше, чуть сутулый, черные волосы с залысинами у лба тронуты сединой. Он что-то берет из шкафчика в аптеке, какие-то порошки или пузырек, неважно. Темновато, закрыты наружные ставни, мы понимаем, что аптека не работает. Он выходит через дверь за прилавком на внутреннюю лестницу, запирает замок, поднимается, что-то бормоча себе под нос, входит в комнату. Его жена, красивая женщина, моложавая, больше тридцати семи лет на вид не дашь, играет на фортепиано четвертую прелюдию Шопена.
— Как ты себя чувствуешь, Ануш?
— Ничего. Сегодня гораздо лучше, — она вздыхает. — Как это все не вовремя. Эта беременность. Наши дети уже выросли, и вот... А теперь еще война. Что с нами будет? Этот ребенок совсем не ко времени.
— Что ты, родная! Ребенок — это счастье.
Он подходит, кладет руки ей на плечи, она продолжает играть, покачивает головой:
— Не знаю. Я его боюсь. Будто он угроза для всех нас. Для тебя, для меня, для Арто и Тати.
Она смотрит в окно, мы тоже смотрим туда и видим: осеннее серое небо, во дворе вокруг старой кряжистой оливы бегает девочка-подросток. Она играет с собакой. Слышно, как она смеется и кричит: «Саро, Саро, ко мне, мальчик!» — огромный лохматый кавказец, едва ли не больше самой девочки, прыгает вокруг нее, катается по земле, метет хвостом от радости.
Снова та же комната — теперь за фортепиано Татевик, худенькая, одетая в белое платьице, волосы заплетены в толстую косу, на шее выбившиеся пряди закручиваются колечками. Сквозь окно пробиваются солнечные лучи, падают на клавиши, окрашивают их в теплый желтый. Звучит та же музыка, но исполнение ученическое — запинки, повторы.
Входит ее брат Артавазд. Ему лет восемнадцать на вид. Он в пальто. Татевик поднимает голову:
— Арто, ты куда-то уходишь?
Тот улыбается:
— Да, я ненадолго. А ты все долбишь свои гаммы, Тати? Великая пианистка!
Татевик вскакивает:
— Гаммы? Ты совсем глухой? Это Шопен!
— Ой, а я и не узнал, — смеется брат.
Он подхватывает сестренку, начинает кружить ее, целует в щеки. Она вырывается:
— Фу, противный, всю обслюнявил. Как Саро. Пусти, пусти меня. Дурак безмозглый!
Выкрутившись из рук брата, девочка убегает.
Молодой человек сразу перестает улыбаться. Теперь лицо его грустно, даже трагично — излом бровей, опущенные уголки губ — на лице пустота, ожидание. Чего? Вряд ли чего-то хорошего. Руки безвольны, плечи унылы. Он подходит к окну. Мы выглядываем из-за его плеча. Там, во дворе все та же вечнозеленая олива. Солнечные лучи скользят по глянцевой зелени. Пошел дождик, легкий, прозрачный. Пес и девочка в легком пальтишке, высоких ботиночках с пуговками и с непокрытой головой весело носятся по лужам двора. Выходить на улицу Татевик строжайше запрещено.
Продолжение этой истории и переплетение остальных сюжетных нитей - в романе "Реки текут к морю".